— Киара здесь?
Медисон фыркает.
— Ей только мечтать.
Я думаю, это и есть мой ответ.
Медисон обхватывает меня за локоть и ведет дальше по коридору и вверх по лестнице.
— Я хочу тебя кое с кем познакомить. — Она останавливается перед одной из комнат, заполненной пятью винтажными игровыми приставками, бильярдным и хоккейным столами.
Это мечта любого тинейджера.
Тут также воняет марихуаной. Мне кажется, что я накуриваюсь, просто стоя здесь.
— Это комната для отдыха, — объясняет Медисон.
Я уверен, что все это превозносит термин 'комната для отдыха' на новый уровень.
Белый чувак сидит на коричневом кожаном диване, откинувшись назад, как будто собирается оставаться в таком положении вечно. Он одет в белую футболку, черные джинсы и ботинки. Я уверен, он считает себя ужасно крутым. На маленьком столике перед ним стоит бонг.
— Карлос, это Ник, — говорит Медисон.
Ник кивает мне. Я киваю в ответ.
— Как дела?
Медисон садится рядом с Ником, поднимая бонг и зажигалку рядом с ним, делает с него очень глубокий вдох. Черт, эта девчонка умеет вдыхать.
— Ник хотел познакомиться с тобой, — говорит она мне. Я замечаю, что ее глаза налиты кровью. Интересно, сколько затяжек она сделала до того, как я приехал сюда.
Леси заглядывает внутрь.
— Медисон, ты мне нужна! — кричит она. — Иди сюда!
Медисон говорит нам, что скоро вернется и, спотыкаясь, покидает комнату.
Ник машет мне, чтобы я присоединился к нему на диване.
— Садись.
Парень слишком уж скользкий, и мой радар начинает пищать. Я знаю его игру, потому что я видел сотни ников. Черт, в Мексике, я сам был «ником».
— Ты продаешь? — спрашиваю я.
Он усмехается.
— Если ты покупаешь, я продаю. — Он протягивает мне бонг. — Хочешь затяжку?
Я поднимаю вверх пиво.
— Позже.
Он прищуривает глаза.
— Ты не нарик, так?
— Я выгляжу, как нарик?
Он пожимает плечами.
— Никогда не знаешь. В наше время нарики бывают всех форм и размеров.
Я сразу же думаю о Киаре. Она точно стала моим ежедневным развлечением. Я стараюсь представить ее реакцию каждый раз, как я пытаюсь ее разозлить. Ее розовые губы сжимаются в линию, когда я делаю каверзный комментарий или флиртую с какой-нибудь девушкой. Неважно, что я ей говорил, и неважно, сколько крошек от печенья валяется в моем шкафчике, я буду скучать по ней в качестве своего гида по школе.
Я не решил еще, что я собираюсь ей сделать за тот прикол с печеньем, но что бы это ни было, она не будет этого ожидать.
— Я слышал, Медисон хочет забраться к тебе в штаны, — говорит Ник, доставая пакетик с таблетками из переднего кармана. Он рассыпает их на столе.
— Да? — спрашиваю я. — Где ты это слышал?
— От Медисон. И знаешь что?
— Что?
Он закидывает таблетку себе в рот и откидывает голову назад, чтобы проглотить ее.
— Обычно, если Медисон что-то хочет, она это получает.
— Я дальтоник, — жалуется мистер Уиттакер капризным, хриплым голосом, окуная кисть в чашечку с коричневой краской и проводя по полотну. — Это зеленый? Как я буду писать картины, если эти краски не подписаны? —
В Оздоровительном Центре для Длительного Проживания Хайландс, проще называемом домом престарелых, во время класса рисования не соскучишься. Постоянный преподаватель уволился, и поскольку я была волонтером и помощником во время класса, я просто заняла его место. Администрация предоставляла краски, а я придумывала темы рисования для тех, кто посещал занятие по Пятницам после ужина.
Пока я спешу к мистеру Уиттекеру, к нам присоединяется седоголовая Сильвия.
— Он не дальтоник, — кряхтит она, находя свободный мольберт и занимая место рядом с ним. — Он просто слепой.
Мистер Уиттакер поворачивает ко мне свое худое, выветрившееся лицо, пока я, наклонившись, подписываю черным толстым маркером его краски.
— Она просто злится потому, что я не танцевал с ней на вечеринке, на прошлой неделе, — говорит он.
— Я злюсь потому, что ты забыл надеть свои зубы вчера на ужин. — Она машет рукой в воздухе. — Сверкал всем своими деснами. Тоже мне, Казанова, — говорит она, фыркая.
— Нахалка, — рычит мистер Уиттакер.
— В следующий раз вам лучше потанцевать с ней на вечеринке, — говорю я. — Поможет ей снова почувствовать себя молодой.
Протягивая руку, огрубевшими пальцами с артритом он притягивает меня ближе.
— У меня две левые ноги. Но не говори Сильвии, она мне жизни не даст.
— Разве здесь нет занятий танцами? — Шепчу я прямо ему в ухо, настолько громко, чтобы он мог меня слышать, а остальной класс нет.
— Я еле хожу. И уже никогда не буду Фредом Астайр. И к тому же, если бы ты была преподавателем, вместо той старой крысы Фриды Фитзгиббонс, я бы точно начал посещать эти занятия. — Он несколько раз поднимает и опускает свои заросшие седые брови и хлопает меня по заднице.
Я грожу ему пальцем.
— Вам никогда не говорили, что это сексуальное домогательство? — шучу я.
— Дорогуша, я старый развратник. В мои времена не было такого понятия, как сексуальное домогательство, и женщины позволяли мужчинам покупать им напитки и открывать перед ними двери… и даже щипать их за зады.
— Я позволяю парням открывать мне двери, но только в том случае, если они не ожидают ничего взамен. Я вполне обхожусь без похлопываний и щипаний моей задницы.
Жестом руки он дает мне понять, чтобы я уходила.
— Ах, вы, сегодняшние девушки хотите всего… и того больше.